| [html]<iframe frameborder="0" allow="clipboard-write" style="border:none;width:550px;height:100px;" width="550" height="100" src="https://music.yandex.com/iframe/album/23658730/track/24679553">Слушайте <a href="https://music.yandex.com/track/24679553?utm_source=web&utm_medium=copy_link">Hurts Like Hell</a> — <a href="https://music.yandex.com/artist/3135644">Fleurie</a> на Яндекс Музыке</iframe>[/html]
– Ты такая счастливая, – говорит Молли, приглаживая гребнем из берцовой кости дракона длинные рыжие волосы Джинни. Они стояли в комнате для невесты, что в небольшом костеле на мысе Джон-о’Гротс.
На этой свадьбе было все: что-то новое (платье! впервые платье не из закромов какой-нибудь пятиюродной внучатой тетушки Уизли, которая всегда появлялась с двухсотлетним приданым, едва нужно было приобрести что-то из “роскошеств”) , что-то старое (фату все же достали из закромов – с антресолей матери, но Джинни была даже рада: фатин не пожелтел спустя столько лет, а Гермиона помогла нашить по его краям россыпь горного хрусталя и речного жемчуга: в прошлом месяце они все вместе, вчетвером, доставали из его раковин, которые выловили из Грейт-Уз), что-то взятое взаймы и синее (Гермиона предложила надеть ее серьги из муранского стекла цвета лазури – и Джинни с удовольствием согласилась, чем, безусловно, расстроила Молли Уизли, которая настаивала на трехсотлетней тяжеленной диадеме от бабушки Мюррей с инкрустацией хризолитов). Кого-то не было, кто-то был только в мыслях и в сердце.
Джинни улыбалась своему отражению в зеркале и ждала первых нот музыки с замиранием души. Платье молочного оттенка шло ее теплой коже с розоватым подтоном, ее веснушкам, выступающим ключицам.
Она счастлива, это правда. Гарри смотрит на нее так, как не смотрит ни на кого на этом свете, а та самая маленькая девочка внутри нее едва ли не визжит от восторга, когда он надевает на ее безымянный палец кольцо. Она всегда любила его и всегда будет любить. Под фатой текут слезы, Джинни прикусывает кончик языка, чтобы не зарыдать в голос, и не может не улыбаться сквозь эту мокрую соль. Она улыбается только ему. На них смотрят сотни пар глаз (пришлось расширить пространство костела, чтобы поместились все желающие), но Джинни никого не видит, и лишь затаив дыхание ждет, пока вечно сбитые, сухие от черенка метлы пальцы Гарри поднимут край фаты.
Впрочем, от нее не укрылось то, как хмыкнул Рон и шумно отвернулся, когда Гарри поцеловал ее. Поцеловал на виду у всех, осторожно (как репетировали!) и не слишком долго. Как хорошо, что Гермиона ткнула его в ляжку кулаком – так ему и надо.
Она шла к этому так долго.
– Ты такая счастливая, – полушепотом произносит в один из субботних совместных завтраков их четверки Гермиона, разглядывая Джеймса. – Я читала, что в первый месяц глаза младенцев все показывают им вверх ногами из-за того, что на в последнем триместре они как правило лежат головой вниз.
Джеймс спит на руках у Джинни, а на ней – растянутая футболка Гарри с логотипом “Пушек Пэддл” (подарок Рона), в подтеках от молока, пятнах пота и кофе. Под ее глазами – серые полумесяцы недосыпа. Но она улыбается.
Она в самом деле счастлива: их первенец! Самое живое свидетельство их любви, их продолжение.
Однажды поймав свое отражение в ванной, одной рукой придерживая сына, а второй пытаясь почистить зубы, она улыбнулась и подумала, что по-прежнему красива, несмотря на то, что низ живота все еще выпирает как кожаный фартук мясника, волосы похожи на ржавый моток проволоки и стремительно выпадают (Гермиона сказала, будто бы это потом пройдет – она читала), а чистой одежды почти не осталось.
Гарри оказался за ее спиной. Он взял у нее Джеймса и поправил рыжий локон, чтобы кончики волос не испачкались в пене зубной пасты.
– Я люблю тебя, – прошептал он. И Джинни не смогла не улыбнуться. Зубная паста потекла по подбородку, а Гарри оттер ее тыльной стороной ладони и поцеловал ее в уголок губ.
Их первая крупная ссора: Джеймсу десять месяцев и он истошно вопит, беспорядочно дергая мать за волосы своими маленькими цепкими пальцами.
– Это такой шанс, Гарри, – умоляюще смотрит на него Джинни, сдерживаясь, чтобы не закричать в тон Джеймсу. Теперь все чаще Гарри называет ее Джин, а она чувствует себя на сто лет постаревшей – от недосыпа.
“Стоунхейвенские сороки” устроили ей просмотр – удалось вырваться, когда мать согласилась помочь ей с внуком – и принимают во второй состав в качестве ловца. А где второй, там и первый, понимаешь, Гарри? Ты понимаешь? – хотелось кричать ей ему в лицо.
– Джеймс еще такой маленький, – замечает Гарри. Он тоже выглядит уставшим: его только недавно приняли в оперативную группу Аврората, и пока на его долю выпадали самые мерзкие смены, после которых он сутками отсыпался. Оставляя Джин наедине с сыном. Наедине с усталостью, нереализованными мечтами и заброшенными желаниями. – Он не сможет без тебя.
– Я устала! Я так больше не могу, Гарри! Не могу не жить! – взрывается Джин. Словно бы Джеймс, который слишком сильно потянул ее за волосы, сорвал какой-то крючок. Гарри выглядит отстраненным, измученным, но равнодушным (?).
– Мы же знали, что это будет непросто, – тихо сказал Гарри.
– Уже десять месяцев здесь нет никаких “мы”, – выдохнула Джин, прижимая к себе сына, и вышла из кухни.
Перебирая в голове возможные источники помощи, она чувствовала себя безоружной.
Молли погружена в заботы о Доминик – младшей дочери Флёр и Билла, девочка родилась слишком слабой, а Флёр потеряла много крови и сил. Артур, хотя ему и нет нужды больше обеспечивать столько детей, все еще отдает силы работе. Гермиона с Роном в ожидании своего первого малыша.
Никого не осталось. Только она, ее ребенок и ее мечта когда-нибудь снова поймать снитч на стадионе.
– Слушай, Джин, – вдруг зовет ее Гарри, заходя в спальню, и Джинни поворачивает к нему свое посеревшее заплаканное лицо. – Я могу договориться, чтобы мне дали поменьше смен. Я буду сидеть с Джеймсом, ладно? Ты должна попробовать, – говорит он, присаживаясь на край кровати. – Я верю, что у тебя получится.
Карьера Гарри забуксовала, пока он присматривал за сыном. А ей… ей удалось закрепиться во втором составе. Она стремительно вошла в форму, показывая лучшие результаты в дублирующей команде “Сорок”. Ее должны были взять на замену на турнир в Ирландии, когда тест показал две полоски. Снова.
Несмотря на то, что Джин несколько настороженно относилась к проникновению магловских изобретений в волшебный мир и их объединению с магией, она не могла не отметить удобство магловской медицины и скорость определения беременности у женщины. Гермиона, которая принесла ей несколько тестов "на всякий случай", сказала, будто бы их можно найти на кассе в любом супермаркете Лондона. По сравнению с тем, как приходилось подтверждать интересное положение в волшебном мире (пить "Зелье ожидания" - вкус отвратительный, кстати, а еще потом проходить проверку у колдомедика в Мунго - Джин всегда чувствовала себя несколько унизительно в такие моменты), маглы весьма преуспели и утерли магам носы.
Джин в ужасе прогнала первую возникшую мысль в той самой уборной, где переодевалась к матчу команда.
– О нет, – пронеслось в ее голове. – О, Мерлин, нет.
“Сороки” выиграли ирландский турнир без нее. Прижимаясь лбом к холодному бачку унитаза, Джин мучилась от тошноты.
Гарри был счастлив.
Он всегда мечтал о большой и дружной семье.
– Счастливая ты, – смотря на двух ее мальчишек (Джеймс рядом за ручку, а Альбус в коляске), присвистнул Невилл. Столкнулись в Зонко, когда всей семьей поехали в Хогсмид на прогулку: Джеймс захотел воздушного зефира. Полчаса назад Гарри вызвали на очередной рейд, поэтому стройные ряды их семейства потеряли одного.
Джин вымученно улыбнулась и заказала кофе, махнув официанту за стойкой.
– А где Гарри? Слышала, что “Сороки” выиграли у “Коршунов”? Кстати, Луна тоже ждет ребенка. А в “Пророке” писали, что Гермиону повысили, это правда? – болтал Невилл.
– Я не чувствую себя счастливой, – повернувшись спиной и обнимая подушку, глубокой ночью призналась Джинни. Она только что уложила Ала, с третьей (тридцать третьей) попытки. – Я смотрю на наших детей и не чувствую себя счастливой, Гарри, наверное это так странно, да?
– Но мы же всегда хотели большую семью, Джин, – сонно отозвался Поттер и коснулся ее плеча. – Ты такая хорошая мать, правда. Я не могу представить, что бы было со мной, если бы не было тебя. Мальчишкам очень повезло.
Сердце Джинни дрогает и тает, мерзлый лед горечи отступает.
Через год ей удается вновь вернуться к “Сорокам” – мать согласилась присматривать за подросшими Джеймсом и Алом, пока дочь нагоняет то, что упустила. И вновь – успех, и вновь ее рассматривают как лучшую кандидатку в основной состав.
– Джин, я хочу еще ребенка, – говорит за ужином Гарри. За окном идет снег, и дело близится к декабрю. Джин недавно вернулась с тренировки и даже еще не успела принять душ – очень хотелось есть.
– Ребенка, ребенка, ребенка, – вторит Альбус, болтая голыми пятками под столешницей своего детского стульчика.
– Пап, а откуда берутся дети? – спрашивает Джеймс. – Бабушка говорит, что их приносят садовые гномы. Но ведь гномы слишком маленькие, а младенцы большие. Я видел, какая здоровая голова у Хьюго! Гномы бы его не донесли, правда, папа?
Джинни хочется выть.
– Ты больше не любишь меня? – спрашивает Гарри ночью. Он уже снял с нее трусы, а тут такой конфуз в виде задушевных разговоров: ей даже неловко смотреть ему в лицо, щеки пылают огнем. Гарри наклоняется к ней и смотрит в глаза, прижимая ее тело к кровати своим тяжелым торсом.
– Люблю, – говорит она.
Через девять месяцев Джин выходит из родильного отделения Святого Мунго на руках с крошеной Лили. Ее первая девочка. Их третий ребенок.
– Джин, ты не можешь сейчас вернуться к “Сорокам”! – кричит Гарри. Он так редко кричит, что Джинни искренне пугается и сжимается, отступая в угол. – У нас трое детей, Джин, им нужно твое внимание! И мне нужно твое внимание! Я так больше не могу! – он бьет кулаком по столу. – Меня так достали эти сны!..
Гарри хватается за голову и падает на колени. Джин думает, что виной тому нагрузка на работе, ведь его совсем недавно повысили до должности руководителя, а Гарри так долго к этому шел. Он заслуживает это место потому, что работает очень усердно, а не потому, что он Поттер – Джин говорила ему об этом много раз, и это правда, она всегда готова его поддержать. Что бы ни случилось, они всегда вместе.
“Сорок” приходится отложить еще на семь лет.
– Миссис Поттер, Джин, – главный тренер “Стоунхейвенских сорок” смотрит на нее очень внимательно, возможно даже с сочувствием. – Вам будет сложно вернуться в форму. Вам ведь почти тридцать? Трое детей… Пожалейте ваше тело, миссис Поттер, – она накрывает ладонь Джин своей, перегнувшись через стол. – Пожалейте ваших детей и мужа. Риск травм слишком высок. Восстановление будет слишком долгим.
Но маленькая победа все же есть: она остается вторым тренером по физподготовке молодежного состава “Сорок”. И убеждает себя, что счастлива. Счастливое второе место. Тоже неплохо.
– Ты счастлива, Джин? – спрашивает Гарри. Только позавчера он разбил весь сервиз, который подарили ей родители на тридцать третий день рождения, а сейчас ему немного лучше – благодаря усилиям магловских психиатров. Одна из тарелок чуть не сломала ей нос. Осталась только небольшая царапина – Джин всем говорит, что это одна из подопечных зарядила ей квоффлом на тренировке.
Она сидит на коленях у его больничной кушетки, прямо на кафельном полу, и все еще видит в нем того, кого выбрала когда-то. Просто ему сейчас тяжело. Просто ему не повезло.
В ее глазах еще много любви.
– Конечно, Гарри, – отвечает она. – Конечно, я счастлива.
* * *
– Я хочу развестись, Гарри. Я так больше не могу.
• список родственников:
● Бывший муж — Гарри Джеймс Поттер, 1980 г.
● Старший сын — Джеймс Сириус Поттер, 2004 г.
● Младший сын — Альбус Северус Поттер, 2006 г.
● Дочь — Лили Луна Поттер, 2008 г.
• • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • • •
• политические взгляды: крайне негативно относится к любым проявлениям Темной магии (последствия после гибели Фреда), настороженно воспринимает техномагию, в основном, из-за Джеймса и Альбуса, которые могут вляпаться в любую непотребную историю, а также из-за настроений, вселенных с детства матерью, которая не одобряла увлечение отца магловскими технологиями и их объединения с магией.
• артефакты: ; волшебная палочка, метла.
• способности и умения: прекрасно летает и отлично владеет набором крепких проклятий.
• дополнительно:
я люблю:
- посты от третьего лица;
- движ, сюжет, действия;
- спидпостинг (временами; как человек работающий я могу выдавать в равной степени по посту в день, а могу и по посту в месяц);
- когда принимают мое видение персонажа;
я не люблю:
- птицу-тройку (не использую сама и если вы можете НЕ использовать ее в игре со мной - круто);
- отсутствие обоснуя действий и поступков;
я принимаю:
- лапслок (хотя большие буквы мне нравятся больше);
- любой размер постов (с линейкой не стою);
- капсулы железа по утрам, потому что у меня анемия. пример поста – Северус!
У Лили большие глаза, как у затравленной на охоте лани; она бежит через все поле к пруду, и ее острые коленки рассекают все еще высокие после щедрого на солнечные лучи лета луговые травы. Юбка треплется на ветру от быстрого бега, и ее форменные складки играют с ним, как со старым знакомым.
Северус, завидев Лили, наскоро поднимается, опираясь на ствол старого вяза, растущего над самой водой. Он прячет лицо в сальных волосах и закрывает правый глаз ладонью, но на его бледном лице любой синяк расцветает ярче, чем цветы в оранжерее мадам Стебль.
– Что с тобой?
Лили подлетает к нему и не замечает, как он вытягивается в струну, стараясь быть рядом с ней выше, значительнее, заметнее что ли – она смотрит только на его лицо, пальцами отодвигая темные волосы, будто тину и ряску с глади пруда.
– Это [i]он? – ее щеки начинают полыхать ярким огнем, и если бы Лили не была так занята гневом, то она наверняка бы заметила, с каким подобострастным восхищением задерживает дыхание Северус, когда она касается его волос подушечками пальцев. Ему хочется, чтобы в этом синяке она видела лишь его – его самого, а не того, кто послужил его появлению. В конце концов, думает Северус, это даже неважно, и если это привлекает внимание Лили, он готов сам провоцировать Поттера и его дружков, лишь бы она все также касалась его лица, как сейчас.
– Всего лишь синяк, – бросает он и хочет закрыть глаз волосами снова, но слишком боится случайно дотронуться до нее; его сердце колотится так бешено, что дергается кадык. Боль от удара по лицу – унизительного, мерзкого – кажется ему такой несущественной платой за ее близость. Но Лили кипит и бурлит, как котел, который, по недосмотру и глупости, перегрел какой-нибудь недалекий и неумелый зельевар.
– Я… Как он… Почему?!. – впрочем, ее не слишком интересует ответ на этот вопрос; она, щурясь, всматривается за спину Северуса, который хочет дернуть ее за плечи и закричать, что он, он здесь, и ей не нужно смотреть на того, кто стал причиной его внеочередной травмы.
– Лили, я правда в порядке, – он делает вялую попытку, раздираемый досадой и ревностью. Северус даже открывает рот, чтобы от раздираемой ярости сердца крикнуть ей прямо в лицо, что на самом деле, как он думает, ей совершенно неинтересно его самочувствие, его боль, его пережитое унижение – она всего лишь использует это как предлог, чтобы вновь оказаться ближе к нему. К нему! К Поттеру, к этому плебею, грязному выскочке и недоучке, который волочится за каждой легкодоступной юбкой Хогвартса. Но страх потерять ее – ее легкие касания, ее расположение, ее беспокойство – слишком силен, чтобы он мог позволить дать волю своим чувствам.
– Ничего ты не в порядке, – она все еще ищет кого-то за его спиной, но не находит и снова смотрит на него, – Северус счастлив и едва не улыбается во весь рот, но вовремя тормозит себя. – Пойдем к мадам Помфри, – Лили берет его за руку. – Пойдем, тебе нужен компресс из бадьяна, – бормочет она, перешагивая через сухой корень вяза, торчащий изгибом из земли, и он молча восхищается ее познаниями в целебных зельях, и хотя примочка из бадьяна на правом глазу вряд ли добавит ему мужественности в глубоких зеленых глазах Лили Эванс, Северус рад, что сейчас она ушла с ним, и гонит от себя мысли о том, что будет потом, там, в гостиной Гриффиндора, куда ему, увы, закрыт путь.
– Что произошло? – спрашивает Лили, сидя на кушетке больничного крыла, пока Северус держит у правого глаза большой кусок ваты, щедро смоченный в разведенной настойке бадьяна, и щурится, стараясь, чтобы из здорового глаза не вытекали слезы – процесс лечения бадьяном действенный, но весьма болезненный. Он чуть слышно шипит и кусает губы.
Из-за слезящегося левого глазного яблока Северус почти не может разобрать ее очертаний.
Поттер считает, что между нами что-то есть – вот так звучит правда, Снейп отчетливо слышал эту причину от Поттера, по милости которого сейчас вынужден проводить такой редкий солнечный осенний день в замке, прежде чем получил удар кулаком в лицо (вот так по-магловски дико и унизительно!). Но он боится озвучить это Лили. Боится, что даже полуслепо прочтет в ее ответном взгляде насмешку и недоумение – как подтверждение тому, что между ними в действительности ничего нет. Боится, что она объявит об этом Поттеру, и теперь того ничто не будет сдерживать – он будет думать, что Эванс может принадлежать только ему.
Он и сейчас так почему-то думает, но Северус никогда не был оптимистично настроен по поводу умственных способностей Поттера, так что…
...Лили сидит на кушетке, скрестив руки на груди, отчего галстук замялся и поник на рубашке.
Ей кажется, что она почти ухватила нить, из-за которой Поттер все время задирает Северуса, но она, эта нить, кажется ей слишком тонкой, нереалистичной. Северус никогда не пытался стать к ней ближе. Она никогда не думала, что между ними может быть что-то, помимо дружбы и учебника по зельеварению. А еще, вроде бы, Натали говорила, что у Северуса роман с сестрой Амикуса; он противный такой, похож на ястреба, и Лили бы с удовольствием прогуливала бы трансфигурацию, на которую Гриффиндор и Слизерин ходят вместе, лишь бы не слышать его язв и оскорблений.
Лили думает, что это всего лишь в отместку за Амикуса и его безобразный рот. Просто Северус – еще одна легкая мишень. Просто месть за то, что Поттеру показалось, будто бы Северус улыбнулся – а Лили точно знала, он не мог! – когда Амикус назвал ее, Лили Эванс, грязнокровой падалью на прошлой лекции в четверг.
О драке Кэрроу и Поттера у Хогсмида в субботу днем разве что “Пророк” не дал первую полосу, с досадой думает Лили.
Тогда она позволила себе слишком неосторожный шаг, оценка которому теперь напрашивалась сама собой, пока в нос бил кислый запах бадьянной настойки.
Она позволила себе поцеловать Поттера. На эмоциях, пораженная его самоотверженностью, пока он сидел в гостиной Гриффиндора, дожидаясь профессора МакГонагалл и ее отповеди.
Поттер ничего не боялся – ни скучных отработок, ни розог, ни даже угроз Филча о том, что он когда-нибудь подвесит Джеймса в подземелье за щиколотки на всю ночь и запустит туда летучих мышей. Это не могло не удивлять. Это не могло не привлекать.
Она позволила себе быть восхищенной и благодарной всего раз – это мимолетное мгновение между твердыми шагами Минервы МакГонагалл и любопытствующими взглядами других студентов, которые уже спешили в гостиную, – и прикоснулась к Поттеру губами. Самый первый поцелуй вышел таким нежным и бережным; Поттер дотронулся до ее лица и волос так невесомо и легко, и это так контрастировало с его грубостью и жестокостью. И это не могло не поражать. Это не могло не… привлекать, да.
Поттер конечно же воспользовался моментом, и даже пригласил ее на свидание уже после того, как получил выговор от МакГонагалл, которое, впрочем, пришлось отложить – пока на его посещения Хогсмида наложен запрет. Хотя Лили ответила согласием, и всю ночь воскресенья они целовались в гостиной Гриффиндора перед тлеющим камином, когда Поттер ввалился туда, весь провонявший навозом и флоббер-червями – ему назначили отработки у Сильвануса Кеттелберна, который, после недавней стычки с огненным крабом, чуть не лишился нескольких пальцев на правой руке.
– Лили, – позвал Северус. Он уже стащил с себя примочку с бадьяном и под его правым глазом осталась лишь небольшая ссадина. – Что-то не так?
– Нет, – Эванс тряхнула копной рыжих волос и поморщилась. – Просто задумалась.
– О чем ты написала в эссе по трансфигурации, кстати? – попробовал сменить тему Северус. – Бисер или жемчуг?
– О, – только и произнесла Лили. Вместо эссе о способах трансфигурирования мелких предметов она обнимала Поттера на диване гостиной Гриффиндора. Джеймс выцеловывал дорожку на внутренней стороне ее руки, от него пахло землей, травой, гнилью и грязью – губы были нежными и шершавыми, теплыми, трепетно касались выступающих синеватых вен.
– Тебе нужна помощь? – участливо спросил Северус, нахмурившись. Еще никогда Лили не затягивала с домашним заданием. Еще никогда ему не удавалось предложить ей свои услуги “репетитора”.
– Я совсем про него забыла, – поникла Эванс. – Слушай, Сев, я пойду, – она бегло коснулась его горячей ладонью, а он пропустил вдох. – Давай встретимся вечером в библиотек… Хотя, постой, – она вдруг окинула его внимательным взглядом, – тебе наверное будет больно чита…
– Нет, я приду, – поспешно перебил ее Северус и даже попытался встать, но в этот момент тяжелые двери распахнулись и внутрь вошла мадам Помфри, тут же вскинув руки:
– Мистер Снейп, ну будьте же благоразумны! Кто разрешил вам снимать повязку? Разве вы не знаете, что экстракт бадьяна воздействует на глубинные повреждения только спустя полчаса? А профессор Слизнорт давеча говорил, будто бы вы делаете значимые успехи в целебных травах, – проворчала она, и Снейп покраснел, поспешно прислонив вату к лицу.
– Я приду, – повторил он, снова теряя силуэт Лили из-за жгучей боли, вызывающей слезы.
– Встретимся вечером, – Лили подарила ему слабую улыбку и вышла в холл.
Что ж, наверное она сорвала первый приз за самые короткие отношения в Хогвартсе — начавшиеся в ночь субботы, и закончившиеся в середине дня вторника.
Джеймс, Питер, Римус и Сириус забавлялись в большом зале, запуская заколдованных лягушек из бумаги в сторону стола пуффендуйцев – ладно, стоит признать, что забавлялись лишь трое, а Римус читал учебник по Защите от темных искусств, лишь иногда бросая на Джеймса и Сириуса укоризненный взгляд, когда зачарованные лягушки норовили залезть под юбку нескольким пуффендуйкам, чем вызывали тонкий высокий визг с одной стороны и одобрительное улюлюканье – с другой.
– Ты! – громко окликнула Джеймса Лили и двинулась в его сторону. – Я знаю, что ты сделал!
Римус вздохнул и закрыл книгу, поспешно убирая ее в сумку.
– Думаю, нам стоит уйти, – осторожно сказал он, глядя на то, как приближается к ним Лили.
– А мы не можем остаться на представление? – наигранно робко поинтересовался Петтигрю, начав, однако, подниматься с лавки. – Я лягушку забыл, подожди, – и он сделал исподтишка взмах волшебной палочкой, так, чтобы чары, приманивающие обратно его “игрушку” задрали юбку одной из студенток Пуффендуя особенно неприлично.
| |
